Перейти к содержимому 
Елизавета Генриховна теперь точно знала, как пахнет отчаяние. Оно пахло весной, первой, еще робкой листвой, талой землей, радостными маленькими травинками, очнувшимся после зимы. Она прощалась со своим садом, в котором находила утешение долгих двадцать пять лет. Они с мужем Игорем купили участок в год, когда родилась их единственная дочь Даша. Особую их гордость составляли выросшие за эти годы прекрасные гортензии в саду.
— Лизонька, у меня коллега на работе предлагает участок, доставшийся от родителей, совсем дешево. Может, посмотрим? — спросил в один из дней Игорь.
— Мы же копили на машину? — удивилась Лиза, она была городской жительницей, и перспектива отдыха на даче ее не радовала. — И потом, мы же ничего не умеем делать!
— Почему ничего? Я же деревенский, — рассмеялся Игорь, — сажал, полол, копал.
— Когда это было? — протянула Лиза, покачивая на руках Дашеньку.
— Девчонки, вам просто необходим свежий воздух, так что решено.
***
Игорь всегда сам принимал решение, и Лизе это нравилось, но не в этот раз. Ее смущало все, ей не хотелось возиться в земле, да и ездить до дачи общественным транспортом с малышкой не хотелось.
— Тут же антисанитария, — морщила носик Лиза, когда они впервые оказались на садовом участке. Сад, конечно, был запущен, как и дача, однако Игоря ничего не смущало.
— Лизка, красота-то какая, смотри, вишни, яблони, даже груша. А потом я мансарду подправлю, — кивнул он на ветхое строение на крыше.
— Ну не знаю, ничего мне тут не нравится, — Лиза хотело, было даже заплакать от тоски, но тут она заметила среди высокой травы алеющие цветы.
— Тюльпаны!
— А скоро зацветут розы, пионы, жасмин и сирень, Лизка, да тут рай! Гортензии в саду тоже посадим!
— Ну не знаю, — уже менее уверено произнесла Лиза. Откуда ей было знать, что прикипит к этому домику и маленькому садику всей душой. И что научится выращивать не только свои помидорчики и огурцы, но и устроит целый розарий с роскошными садовыми розами. А потом рассадит пионы и люпины, пристроит у забора роскошную гортензию.
***
И вот теперь Елизавета Генриховна бродила по участку в последний раз, прощаясь с яблонями и вишнями, с пятнадцатью розами и двумя гортензиями, с кустами жасмина и сирени. Прощалась и слушала, как в небольшом сарае вздыхает Игорь Петрович, собирая свои инструменты. Так что они узнали, как пахнет отчаяние.
Елизавета Генриховна уже не плакала, не задавала вновь и вновь риторический вопрос: «Как она могла?». Не слушала притянутых объяснений мужа, мол, в семье Дашеньки сложные времена, нужны деньги.
«Сложные времена, — усмехнулась она, — да откуда им взяться простым-то, когда муж Даши работать не любит, а Даша в свою очередь постоянно занимает у них на бесконечные хотелки».
***
Игорь Петрович, конечно же, пробовал договориться с новыми хозяевами. Стоит сказать, даже пытался найти деньги, чтобы выкупить участок назад. Однако, к сожалению, ничего не вышло.
После того потекли вязкие дни поздней весны и жаркого лета, неотличимые в маленькой городской квартире. Игорь Петрович ходил на работу, а Елизавета Генриховна с утра до вечера отмывала квартиру и, например, сидела у пыльного окна. Эх, окна на первом этаже с паркующимися под ними машинами. Смотрела на двор, в котором почти не осталось жизни, лишь разноцветные тела раскаленных машин. В последний год Елизавета Генриховна плохо себя чувствовала, а поэтому ей, бесспорно, пришлось уйти с работы.
В выходные Игорь Петрович, к чести сказать, старался вывести куда-то жену. То брал билет на премьеру фильма, то предлагал прогуляться в парке. Елизавета Генриховна соглашалась, послушно бродила по аллеям, и ей казалось, что она сейчас свернет на еле заметную тропку и окажется в тени своей яблоньки, что посадила в первый год на даче. Тоска по дому одолевала женщину.
Рано утром в первую субботу июля неожиданно пришла Даша, с тех пор, как она продала родительскую дачу, они почти не общались.
***
— Мама, папа, у меня сюрприз.
— Какой? Ты решила продать и нашу квартиру?
— Зачем ты так? — сказал Игорь Петрович, всегда как водится защищавший дочь.
— Нет, конечно, — смутилась Даша. — Я жду вас в машине.
— Я не поеду, — решительно заявила Елизавета Генриховна.
— Она наша единственная дочь, ее ошибки — наши ошибки, а это значит, что ее радости — наши радости.
Елизавета Генриховна сидела, поджав губы, пока машина выезжала из пыльного города, но потом вдруг оживилась, заметив привычный маршрут.
— Куда мы едем? — забеспокоилась она.
— Потерпи, мама, скоро все увидишь.
И она увидела то, о чем боялась даже догадываться — это была их дача.
— Но как?
— Мы подумали и решили, что были не правы, к счастью, хоть новые хозяева согласились подождать, пока соберем нужную сумму. Мы ведь часть денег успели потратить. Мам, пап, я спать не могла все это время, простите меня.
Елизавета Генриховна посмотрела на дочь, обвела глазами знакомый сад и гортензии в саду, вдохнула полной грудью. Познав, как пахнет отчаяние, она утвердительно заявила:
— Мне кажется, я знаю, как пахнет счастье.
