— Андрей… — вздыхала Зинаида Анатольевна и незаметно смахивала набежавшие слёзы. — Женился бы ты хоть скорей что ли! И сам бы образумился, и меня бы на старости лет детками порадовал.
— Ладно тебе, мать, обожди немного, — грубовато отмахивался сын, — не нагулялся я ещё. Что ты меня всё достаёшь своими просьбами: «Женись, женись…» У меня и девчонки-то нормальной нет, которую я бы хотел постоянно рядом с собой видеть.
— Потому и нет, — делалась серьёзной Зинаида Анатольевна, — что ведешь ты не пойми какой образ жизни. С одной стороны, так хочется, чтобы ты, наконец, уже семьей обзавелся, но с другой берут меня сильные сомнения. Какая девушка согласится твоей женой стать, вот скажи на милость? То ты где-то шатаешься и приходишь чуть ли не за полночь, то являешься — и от тебя алкоголем разит за версту, то…
— Ну, завелась! — недовольно бурчал Андрей и морщился при этих словах. — Будешь так пилить меня — вообще никогда не женюсь. На кой, скажи, мне в дом какую-то тёлку приводить? Меня и такая жизнь вполне устраивает.
Заканчивались все эти разговоры тем, что обычно Андрей уходил в свою комнату и закрывался там, а Зинаида Анатольевна снова принималась вытирать глаза то платком, то кухонным полотенцем.
— Господи, — слезливо вздыхала она в такие моменты, — отец был беспутным, пил да гулял, и сынок в него пошёл. Никакой радости. Учиться бросил, работать не хочет, жениться тоже. Знать, так и помру в одиночестве. Даже девушек как называет — «тёлками»! В наше время и слов-то таких не знали, а теперь молодёжь совсем бессовестная пошла.
Представитель же этой самой бессовестной молодёжи в это время, развалившись на неразобранной кровати, вставлял наушники и предавался звукам любимых песен. Учиться ему не хотелось, работать тоже.
— Не бросит же мать меня, — думал он, самодовольно улыбаясь, — да и когда ещё, как не в молодости оттягиваться по полной программе?
То, что Зинаиде Анатольевне работать было с каждым годом всё труднее и труднее, он даже не думал. Вернее, не хотел думать, считая, что она как мать должна понимать единственного сына и прощать ему все слабости.
— Ещё месяцок погуляю, — в очередной раз прикидывал в уме Андрей, — и пойду на завод формовщиком. Там можно и без училища обойтись. Или подсобным рабочим.
Но проходил месяц, за ним следующий, потом ещё и ещё, а Андрей не торопился. То, что он «висел» на шее начавшей стареть Зинаиды Анатольевны, ему казалось нормальным.
— Она же мать, — эгоистично думал он, — родила меня — я её об этом не просил, вот пусть и кормит-поит теперь.
Возвращения домой вскоре стали совсем поздними, слабоградусное пиво постепенно сменилось сухим, а чуть позднее и крепленым вином. Глаза у матери всё чаще были на мокром месте, но Андрей упорно не замечал этого. Жизнь его вполне устраивала, а всё остальное — как он думал про себя — ему было «до лампочки».
Кстати, он даже перегоревшие в доме лампочки ленился менять. Раздвинув лестницу-стремянку и кое-как установив её на дощатом полу, Зинаида Анатольевна забиралась наверх сама и, рискуя свалиться, вкручивала новый источник света. Андрей же в это время или гулял, или смотрел телевизор, или, придя домой «под градусом», спал.
В общем, жил «в кайф».
***
— Покажите, где у вас болит? — нежный участливый голос, казалось, исходил из какого-то волшебного сосуда. — Пациент, вы слышите меня?
Андрей открыл глаза и с непривычки зажмурился от яркого света, который горел в операционной.
В это же самое время он почувствовал аккуратные прикосновения. Тонкие пальцы осторожно, но в то же время профессионально ощупывали ему ноги.
— Ой! — вдруг вскрикнул Андрей и сильно скривился. — Вот тут болит, терпеть не могу. Не нажимайте больше, не надо!
В больницу его привезли глубоко за полночь. Окровавленного, в грязной одежде и без сознания. Водитель машины, которая зацепила в хлам пьяного пешехода, неизвестно как оказавшегося на проезжей части в темное время, бессовестным образом удрал. «Скорую помощь» вызвал первый остановившийся после случившегося автолюбитель, который смог прояснить картину произошедшего весьма туманно: ехал, увидел на обочине валяющееся тело, остановился, понял, что человек жив — и вызвал бригаду врачей. Это всё, что удалось добиться от водителя.
Множественные ушибы, перелом обеих ног и раздробленные ступни — всё это было, конечно, не смертельно, но позитива внушало мало. Пока доктор продолжала осматривать пациента, он, крутясь и воя от каждого даже самого легкого прикосновения, извивался на столе ужом и постоянно вскрикивал.
— По кускам ваши ноги собирали, — скажет через три дня Лана Евгеньевна Андрею. — Отломков было столько, что я за десять лет, пожалуй, такого не припомню. Три хирурга над вами колдовали, пока более-менее кости в нужный вид не привели.
А он, находящийся в палате в загипсованном виде, только и спросит: «Ходить-то я хоть буду?»
— Будете, — услышит в ответ, — но терпением придётся запастись недюжинным. Пока лежите, ногам надо покой дать, а потом я скажу, что делать.
«Потом», надо сказать по честности, хорошего настроения с собой не принесло. Скорее — наоборот. Молодой организм быстро справился с ушибами, переломы начали постепенно срастаться, но Андрей полностью потерял чувствительность нижних конечностей. О том, чтобы просто встать, не могло быть и речи. Возможность ходить маячила вдали весьма туманно. Домой его не отпускали, так как его ноги требовали постоянного врачебного наблюдения. И Андрей приуныл.
Одного он ждал только каждый день с нетерпением: прихода Ланы Евгеньевны. Сначала, чтобы услышать заветные слова о том, что ему, наконец, можно вставать. Потом, всё-таки поняв то, что это будет ещё нескоро, просто ждал. И… как-то незаметно понял, что живет этим ожиданием. От волнения его сердце то замирало, то начинало биться так быстро, что его невозможно было остановить. Только об одном мечтал Андрей: услышать хоть одно слово, произносимое серебристым, похожим на звуки флейты, голосом. Иногда слышал его в коридоре, но Лана Евгеньевна не заходила в палату — у неё было много пациентов. И Андрей, который был готов слушать этот голос постоянно, но не мог подняться с койки, продолжал томиться в ожидании.
Массаж, который ему прописала врач спустя три недели, ничего не изменил. Чувствительность не возвращалась,
Так началась у Андрея совершенно другая жизнь. Подъём, завтрак, который приносили прямо в кровать из-за того, что он был не ходячим. Потом наступала очередь физиопроцедур и… бесконечных упражнений.
Андрей был готов выполнять их даже больше, чем это требовалось, но Лана Евгеньевна опасалась, что он переусердствует, а это могло привести к плохим результатам. Ей даже в голову не приходило, что пациент вовсю старался, чтобы показать ей, что он не такой уж хлюпик. Что он со всем справится. Что в один прекрасный день он придёт к ней в отделение и…
Эта мысль завладела Андреем так сильно, что, казалось, никаких других в его голове больше не было.
Он видел себя бодрым, здоровым, подтянутым. Идущим по коридору с букетом цветов навстречу своему любимому доктору. Андрей не успевал закрывать глаза, как ему мерещилась одна и та же картина — он приходит в цветочный магазин и, выбрав лучший букет, спрашивает:
— А сколько стоит эта красота?
***
— Девушка, — молодой человек обратился к продавщице, — а сколько стоит эта красота?
— Какая? — и продавец-консультант подошла к Андрею, чтобы помочь ему с выбором.
Он меж тем указывал на цветы, которые переливались многими оттенками и были настолько необычными, что с первого раза даже сложно было сказать, какой цвет там доминирует. И в то же время шарики цветов, названия которых были ему неизвестны, сияли и переливались, создавая удивительно нежное сочетание.
Никто не узнал бы в молодом человеке спортивного телосложения, который несколько месяцев назад пострадал от наезда машины, Андрея.
Упорство, с которым он вцепился не столько в жизнь, сколько в желание изменить себя, дало удивительные результаты. После того, как его выписали, он ещё долго делал упражнения под руководством врача-реабилитолога. Сгибал и разгибал непослушные ноги, не обращая внимания на боль, которая иногда донимала его очень сильно. Постепенно вернулась чувствительность, и обрадованный парень стал тренировать ноги с ещё бóльшим усердием.
Он так и не расстался с мыслью, что в один прекрасный день придёт в больницу и подарит Лане Евгеньевне, чувства к которой у него не погасли и после выписки, шикарные цветы.
Зинаида Анатольевна каким-то внутренним чувством поняла, что сын влюбился не по-детски, и, боясь отпугнуть счастье, не задавала лишних вопросов. А он, пройдя по интернету курсы компьютерных дизайнеров, стал немного зарабатывать. Странное дело: сидеть и ждать, когда мама принесет и подаст ему что-то, Андрею уже не хотелось. Было стыдно. А ещё он понимал, что та, которую он любил, стояла на голову выше него. Поэтому, продолжая находиться в инвалидном кресле, занялся самообразованием.
— Лана Евгеньевна, это — вам! — произнес сияющий молодой человек, в котором с трудом можно было узнать Андрея.
И всё же она узнала его. Полгода минуло с той поры, когда они виделись в последний раз. Он не уходил, а уезжал из отделения в кресле с огромными колёсами, потому что ноги не хотели слушаться, не хотели чувствовать. И вот такая разительная перемена произошла с Андреем за полгода.
Она тоже часто вспоминала этого голубоглазого симпатичного парня. Что-то её в нем привлекало, но вот что… Об этом сказать было сложно. Впрочем, Лана Евгеньевна не задумывалась над этим вопросом. Пациентов ей хватало, и у каждого была своя проблема.
— Знаете, как называются эти цветы? — меж тем тихо спросил Андрей и кивнул на радужные шарики.
— Н-н-нет, — призналась Лана Евгеньевна, — первый раз такие вижу.
— Это гипсофилы, — засмеялся её бывший пациент, — название такое необычное… Помните, как я в гипсе сначала у вас лежал, а потом ещё дома восстанавливался? Правда, — и он тут же сделался серьёзным, — это только игра слов. К гипсу эти цветы не имеют отношения. Да и не бывает гипс радужным, он чаще бывает белым.
— Он всегда бывает белым, — подняла Лана Евгеньевна лицо на Андрея, и глаза их встретились.
Каждый год, в один и тот же день, Андрей приносил своей любимой жене букет нежных гипсофил. Правда, они больше не вспоминали ни больницу, ни травму, ни долгий период после больничного восстановления.
Им было и без этого, что вспомнить и о чём поговорить.
