Соседей Марина Петровна недолюбливала. Люди из квартиры напротив вели, как ей казалось, аморальный образ жизни. Они постоянно курили на соседнем с её окнами балконе, употребляли спиртные напитки, скандалили. Иногда шум из угловой квартиры можно было услышать до глубокой ночи.
Дети у соседей были — что называется «оторви и брось». Впрочем, то, что они были заброшенными — можно было определить по их виду. Неопрятно одетые, зачастую с неумытыми лицами и грязными руками, они ругались не меньше родителей и курили или за углом дома, или на находящемся недалеко пустыре.
Впрочем, это можно было сказать только про старших сыновей, их было трое. Младший, очень худой и болезненный на вид мальчик, очень отличался от них. Одежда у него была хоть и простая, но не такая мятая и грязная, как у старших. В кармане шортов или брюк — в зависимости от сезона — он носил небольшую расчёску, и чуть что — разглаживал ею светлую жидкую чёлочку. Марина Петровна ни разу не слышала, чтобы он повторял за братьями плохие слова. Однажды, выйдя на лестницу, она увидела его сидящим на ступенях. В руках паренек держал журнал, который он с интересом разглядывал и, пытаясь прочесть, что там было написано, шевелил губами. Откуда в пьющей семье взялся этот непонятный ребёнок — было сказать сложно. Он и визуально не был похож на остальных. «Возможно, горе-мамаша нагуляла его от кого-то другого, и гены сделали свое дело», — так думали жильцы дома, но догадки оставались только догадками.
— Уехать бы куда из этого района, из этой дурацкой двухэтажки, — чуть ли не каждый день мечтательно думала Марина Петровна. — Вот только куда? Да и на какие деньги? Ближе к центру, конечно, алкоголики вряд ли живут. Там контингент совершенно другой. Но ведь и квартиры стóят запредельно дорого.
Так, рассуждая о невеселом своем житье-бытье, женщина спускалась со второго этажа и открывала калитку палисадника.
Фото: Photorobus.ru
Придомовые участки у жильцов небольшого шестнадцатиквартирного дома были у всех. Кто-то использовал их как склад — на таких участках можно было увидеть дрова, кипы газет, старые вещи. Сосед из первого подъезда, как только сходил снег, делал небольшие грядки и высаживал на них самую простую зелень — укроп и петрушку. Да ещё мята росла у него по всему участку сама по себе. Видимо, ветер занес семена, потому что мужчина не сажал это растение.
А у Марины Петровны был сад. Самый настоящий. Росли у неё и анютины глазки, и бархатцы, и маргаритки, и петуния всех расцветок. То, что на яркие цветы кто-то покусится — она не думала. Участок ограждал довольно высокий забор, обтянутый сеткой-рабицей. Если бы цветы в один прекрасный день кто-то бы оборвал — Марина Петровна, возможно, и расстроилась бы, но не более того. Однако перелезать через забор, который оканчивался весьма колючей проволокой от сетки, желающих не было, поэтому цветы у Марины Петровны в саду цвели с середины мая до того момента, пока на землю не начинали падать первые хлопья снега.
В этом году женщина решила внести в цветочный мир некоторое разнообразие. Посадила гладиолусы. «Что у меня всё какая-то низкорослая растительность в палисаднике обретается?» — подумала она как-то утром, и…
Сказано — сделано. А, может, подумано — сделано? В конце концов, это было не так уж важно. Всё лето взгляд Марины Петровны радовали «новички» — которые неплохо прижились в соседстве с анютиками и бархотками.
Красные, вишнёвые, оранжевые — к таким оттенкам она уже привыкла. Но когда покупала на местном базаре луковицы, очень удивилась, когда продавец — то ли узбек, то ли грузин — с характерным восточным акцентом, сказал: «Берите, этот цвэт не так уж часто встречается. Бэлый — это редкость!» Она и взяла. Правда, другие луковицы тоже купила. Дождалась, когда лежащие на мокрой тряпке луковички пустили небольшие корешки, и воткнула в землю.
Принялись все, кроме «бэлого». Цветок пустил стебель, выбросил положенное количество листьев и… словно замер, раздумывая, расти ему дальше или нет.
— Обманул торговец, — с обидой думала Марина Петровна. — Вот тебе и редкий цветок. Не хочет расти — и всё тут! Чуднó, первый раз такое вижу.
Оранжевые, красные и тёмно-вишневые цветы вовсю уже цвели, и Марина Петровна не могла нарадоваться на них. То, что «бэлый» наконец-таки разродится, она уже не надеялась. «Перекопаю участок в середине осени», — думала она, — и выброшу это никчёмное растение. Только место занимает да от солнечного света заслоняет мои бархатцы. И чего ему не растётся?
Как-то раз, вымыв посуду и насухо вытерев её, Марина Петровна по привычке открыла окно. Дни стояли ещё теплые, поэтому окна можно было вообще не закрывать. Бросив взгляд на находящийся внизу палисадник, она замерла. На гладиолусе, который так нахваливал южный торговец, образовались небольшие белые бутончики.
Белые гладиолусы от AzaliaNow
Через минуту Марина Петровна уже была около них. Глядя с любовью на необычный цветок, она с улыбкой говорила:
— Всё-таки решил раскрыться. Всё-таки решил! Ты погляди, какие бутоны пустил! Красота… Ну, красота…
А цветок словно торопился нагнать время. Один за другим выбрасывал теперь новые и новые бутоны.
— Вот это радость мне в конце лета! — думала Марина Петровна, сидя как-то раз на низенькой скамеечке и любуясь на свою оранжерею. — Надо будет в следующем году такие ещё насадить, прямо как ангелочки стоят в белых одеяниях!
Посидев ещё немного, она встала и уже собралась идти домой, как увидела соседского мальчика. Того самого, который так отличался в своем поведении от старших братьев. Он стоял около калитки с другой стороны и переминался с ноги на ногу.
Марина Петровна уже приготовилась сказать ему, чтобы он шёл домой и не мешал ей пройти к подъезду, но паренек заговорил первым.
— Тётя, — произнёс он совсем тихо, — а вы мне два цветочка не дадите?
Марина Петровна открыла рот и внимательно посмотрела на худенького сына соседей-скандалистов.
Стало тихо. Слышно было только, как около цветов жужжат пчелы да сбоку раздавались мерные удары топора: кто-то рубил дрова на одном из придомовых участков.
— Зачем два-то? — выдавила из себя ошарашенная Марина Петровна. — В то же самое время она напряженно вспоминала, как давно из квартиры напротив раздавался шум.
— У бабушки день рождения, — заговорил меж тем мальчик, — я ей хотел бы цветы подарить, а денег нет. И идти никто к ней не хочет, все говорят, что она только ругаться умеет. А на самом деле это не так. Бабушка добрая. А ругается она потому, что у нас дома…
И он вздохнул.
— А почему два? — не переставая удивляться, спросила Марина Петровна.
— Ну, один, — ещё тише сказал мальчик. — Одного мало будет, наверное, вот я и решил попросить два.
Сообразив, что пацан просто не знает, что чётное число цветов не дарят, женщина с облегчением выдохнула.
— Фу, напугал, — сказала она, глядя на растерявшегося мальчика, который расценил её удивление по-своему: решил, что тётя ни за что не даст ему цветы, которые так ему понравились.
Секатор был засунут между откосом подоконника первого этажа. Вытащив его, Марина Петровна срезала мальчику три белых гладиолуса.
— Красивые цветы, — сказал он, — я никогда таких раньше не видел.
— Бабушка далеко живёт? — зачем-то спросила Марина Петровна.
— Нет, — покачал головой мальчик, — две остановки трамвайные надо пройти — и вот там её дом, — и он махнул рукой, показывая, куда надо идти.
— Она меня к себе забрать хочет, — вдруг поделился с Мариной Петровной ребёнок.
— Всех бы забрала, — откликнулась та, засовывая секатор на своё место.
— Всех не может, — грустно сказал соседский сын, — меня только. Она говорит, что я не такой, как все. И что с ней мне будет лучше.
— Наверное, — покачала головой Марина Петровна, — ты действительно отличаешься от остальных. Ну, беги, и пожелай бабушке доброго здоровья.
— Спасибо вам, тётя, — сказал мальчик и направился по дорожке, осторожно держа цветы в худенькой ручке.
Вечером Марина Петровна пила чай и вспоминала эту сцену. Меж тем звезды уже заглядывали в окно, и с улицы потянуло ночной прохладой.
— Господи, — думала Марина Петровна, — пусть хоть у этого ребёнка в жизни всё сложится. Никто ведь не пошёл поздравить бабушку, он один только решил сходить. Совестливый.
— А цветок, видимо, своего времени ждал, — улыбнулась про себя женщина, отхлебывая чай. — Видно, специально ко дню рождения бабушки этого мальчика распуститься надумал. Стало быть, умнее меня оказался. А я-то его ещё выкопать хотела…
